Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Хмурый, организатор похорон Аида в Аиде, Иса входит, с презрением снайпера в отношении куропаток на застывшую за столом, чуть долее надобного для оценки обстановки мгновения, глаза задерживаются на притороченных к векам. По велению доктора, не подчиняется, на стул психиатрического действия. Здравствуй Иса, Бабейфми. Меня зовут Бабейфми. Зачем мне тебя вообще звать? Затем, что нам с тобой предстоит разговор-односторонняя потеха. Мне с тобой не о чем говорить, студень монетного двора. Найдётся, найдётся. Мы станем говорить о войне. Ты же знаешь, что такое война? Разумеется знаю, я сам объявлял её трижды. А что такое война в твоём понимании? Когда убивают. Метко сказано, орёл на другой стороне. Вся эта политика кабинетного флирта, дипломатия бывших магов с теперешними, работа сказочной разведки, вычисление квадратного корня из агентов, зѐмли, в которых при вторжении начинается зима, договоры о синхронной стрижке ногтей в глотку опоздавшего на мирную конференцию, мобилизации подкожных талантов к сокрытию телеграфного провода, тайные связи с жёнами президентов в их же пижамах, линия фронта в лучах пропущенного через двенадцать диоптрий рассвета, атаки на столетние фуражи, плен как он есть, мучения намотанной на колючую проволоку совести, для людей сводятся лишь к одному, их убивают. Тогда, Иса-вместо соска оса, раз ты и без моих объяснений всё понимаешь, я расскажу тебе о другой войне, незримой, но яростной, где не меньше смертей, как если бы Англия двинула свой флот против спящей на облаках Франции. Эта война, сутью которой я хочу взорвать тебе твои рассеянные мозги, идёт давно, с начала времён, так что считай, что это собирательный образ войны. Она близка к той, которую ждёшь ты, как всякую минуту близок рассвет. На ней тоже, идя в атаку, большинство погибает, но только с одной стороны, потому что второй не существует, либо она сидит в совершенном по конструкции вагонфорте, который не снился и фуртреккерам. Она подобно тому, как горстка людей обороняет безлюдную крепость, а армия сминает их одним коллективным воздушным потоком. У них нет надежды, когда совещаются по поводу врага, выливают на него смолу или взрывают греческим, да им уже давно никого не взрывают. И враг, с которым они, таков, не одолеть, не пожертвовав собою. Что же это за дьявольское племя с бронированными крыльями? Этот враг они сами. Иса, при всём безразличии, по-видимому всё-таки любопытного, сразу поскучнел. Серафим бы на его месте, ничего банальнее не произносилось с тех, Каиафа сказал, саддукеи приемники эпикурейцев. Когда человек утрачивает желание поехать на пикник с мамзельками и нажраться там до полоумия, он становится себе врагом, продолжал исторгать трюизмы. Ты, должно быть, не читал Э. Коновалова-толмача небесных бессмыслиц, а он очень хорошо разумел эту войну-волосы растущие внутрь (сестра у двери увлажнилась). Но он защищал её и защищал воюющих столь бесталанно, что лучше бы он их порицал. Как скорбно порицаю я. Надо жить, Иса, надо хотеть жить и не ждать никакого капкана для твоей задницы, установленного ещё до нашей эры, но непременно для тебя. Далее не удивляйся, что я спрыснул с ума, это цитата.

Важнее чем рулоны Hakle, желания

Которые шлюхи в силах исполнить

Но так, что после всего и ду̀ша не захочется

Плести кружева-на-продажу своей жизни

Бамбук-оружейная лавка с низа тянется к небу

Желает сравняться с кокаином и звёздами

Желает затмить собой чревоугодие и солнце

А кто пожелал без резиновой страховки, тот затмил

Но если лепёшка из тебя лежит без достоинства

И сделана она по скверной неважной причинности

То вместо апартамента с видом в зелёной стене

На чёрную как ночная зависть площадь падёшь

Стоят там к помостам несчастные дурни

Там рубят по шее ладонью, там вешают за мошонку

А тело-непереработанная куча сжираемо псами

А кровь, что не станут пить даже вампиры, лижут чёрные лисы

Вся площадь как бордель усеяна норами

Из тех как из сандалий пилигрима раздаётся зловоние

Там лисы-бихевиористы плодят своих отпрысков

Кругом же великий как слухи о нём забор

Забор-аннотация ржавых бритв всё становится шире

И с каждым терзаемым думами-мраком над поступками королей

С таким, что и за деньги себя не помилует

Что вяжет покрепче петлю на шее своей и религии

Забор-регламент макабрической конференции воздымается яростно

Бамбук-множественный кол во множественной заднице колосится над серостью

Над ним бесконечные как жалобы обывателя, сумерки

И падает каплями дождь из начинённых предсмертными записками нототрем

Себя загубив по желанию казаться транспарентным

Не в силах терпеть завуалированные издевательства

Несчастный становится в подмётки не годящимся деревом

Бамбуковым крепким ростком-с-перспективой

А Богу-вынужденному казуисту такие не надобны

На небо их брать, чтоб мозолили глаза, не желается

Кому они сирые циклофренисты сдалися

Забору-маменьке, забору-папеньке из толстых стеблей

Ятреба Иуды, продравшись сквозь толстые осоки, из Стрелецкой против Дворянского. Полночь миновала. Думал пришагать к пустырю, где Принцип зарезал Горло жирафа, там как выйдет. Раздувшийся от протухших дрожжей колобок на небосклоне перекатывался желтушными, от трения с наждачным небом светились от ярости. Ятреба Иуды тенью мог от зноя во время сиесты пару дворов в Буэйнос-Айресе, двигался бесшумно. Через Красную, подворотней на Флоровскую, дальше по бездорожью, мещанским садам и меж обывательских на Мясницкую, до винных долетел в духе призрака, якорнув ноздрёй волну запаха. Пустырь по краю, смехотворно хоронясь под стражей кустов и заборов. К лазу в катакомбы. Труп Горла жирафа, положено, утащили рабы. На счастье столкновения с бреном здесь Ятреба Иуды не. Пришлось сойти в теневой порт, отказавшийся зваться гаванью. Рукав далёк, не слишком петлял, не во всякое наводняли крысы и по расписанным будням не кастелянили живоглоты. Хороший, только свод очень, даже для сказанной невысокой проворной туши. Ятреба Иуды брёл, пригибая, в отсутствии шеи есть отпуск в иерихонской трубе, вознося перед то, то, страшась вмандошиться о балку, съесть бокохода, к лицу прилипнет мокрая страница, золотой пыли в глаза и сталактитов. То ли что-то из перечисленного вставлено в этом, то ли в ещё одном прямом, северном. Ятреба Иуды точно не, помнил, в одном из этих, кудесничал для собственной. Темно, фонаря с собою не. Рабы в последние годы, как сейчас помнил Ятреба Иуды, после отмены крепостного, обленились до масштабов смертного греха, оттаскивали вглубь, чтоб не добивал перископ с поверхности и там бросали, как будто по пути отбили крысы да передумали есть. Эти оказались не таковы. Валялся Горло жирафа во тьме штольни, Ятреба Иуды непременно ему на разлагающееся лицо или восставший в последнем поклоне пах. Благополучно на площадь к Башне, не тройное пущенное от стопы и не размягчение из висков одного о съёмную. В ночной людно, в порту начиналось кипение и химическая свадьба. Ятреба Иуды малость у стены, приглядываясь, направился к триаде рабов, жгла гестию в стороне, у одного из ортодромии. Прибу̀хав, попрал одного ногой, все трое воззрились, так и не. Куда девали тело из тоннеля, выходит на пустырь в той стороне, показал. С трахеей наголо. Лежало там два назад. Куда девалось, кто ж скажет? – из рабов. Сперва в мертвецкую шахту, а там уже много народу крутилось. Желающих. Кто там был? Раб молчал. И остальные. Ятреба Иуды давно, они, чем дольше политика утекания, более налегли, даже тайком манифест об индемнитете, но сейчас время дороже панта. Засветил серебро в единственном. Косорез там был, кухмистер из Башни и лоретка. Они за того почиканного сошлись. Какая проститутка? Раб снова попытался вымогать, Ятреба Иуды столь грозно приподнял и опустил брюхо, ответил и так. Наталья-промискуитетчица. Сплюнул на сторону, попятился. Доктор на все катакомбы один. Может и другие, знахари или коновалы с дипломами, но если раб говорил доктор, имел в виду одного определённого доктора, квартировал и вёл практику здесь же, неподалёку от Башни. Всё неподалёку от, Солькурск это Рим, Башня в недрах – Ватикан. Доктор человеком с душком отчаянной смелости, стал под землёй хромым монополистом здоровья, эвтаназии и пилюль, имел великий доход, известным в пакгаузах богачом. Ятреба Иуды к его крыльцу, из уважения к потраченным бронзовым клепалой в пасть, вторгся как будто с огнестрелом вместо пупка. Сегодня приёма уже, навстречу докторский раб, отторгнут животом. Решительно к рассекальне. На месте. Хоть не из пугливых, но и Ятреба Иуды соответствующей претензией. Знал, для чего доктору мог труп Горла жирафа, да и любой, из собирался выдавить гнойца-манны. Здесь под землёй законы увёртываются малость по иным траекториям и если тебе надобно, режь что вздумается, тем паче, телеса уже отколесили с жизненными гастролями, тут и живых-то не всегда, однако доктор человек особый, с этикой, его учили и ему вдалбливали основы, коих у тех же Бэра и Хёрка. Собирался получить ответ с лёгкостью вброса дезинформации. Что вам угодно? – поднялся из-за широкого дубового, по верху змеиными ячейками. Угодно знать, что вы давеча делали в мертвецкой шахте и куда после вашего визита девалось тело мужчины с перерезанным горлом. А вы кто, полициант? – опустился на место. Пока нет, но если станете крутить, будут вам и полицианты. Хоть вы и грубите и врываетесь ко мне в дом и кабинет, я вам отвечу. Мне крутить не с чего, сделался сух и нелюбезен. Этот трупный материал забрал повар из Башни. Его все знают. Когда выяснилось, на усопшего три претендента, я решил схитрить, упускать своего не привычен. Подошёл к повару и предложил договориться. Знал, ему только фиброзно-мышечный, готовит для одного из завсегдатаев, мне от материала другое. Предложил ему тут же купить проститутку. Увести, самому возвратиться и забрать труп. Повар будто бы. Заплатил той деньги и они вышли, но лохман возник не успел я подмётки, сообщив, возникли трудности с нестоянием, иди сам на старости лет, заплачено. Я и рад. Уестествил как подобает, возвратился, ни хитрожопмэтра ни тела в шахте уже не. Если крутили, пеняйте на себя, на всякий случай на том же диалекте Ятреба Иуды и откатился. Кровавой дорогой к повару. У того как и во всякий час разгар, режим подвигал всё чаще подавать прошения к дирекции Башни заменить плечи на механические. Пробиться не просто, в шатёр к вождю гуннов, принимающему шамана, если про клапаны правда, а отчего бы предварительно не поверить даже самой последней клеветнической особи поставившей миллион ложных диагнозов, найдётся палка почище докторовой. Гурманное людоедство могут многие не, из заправил катакомб, большинство сами запредельные каннибалы. Ятреба Иуды в трёхзальный лабиринт Башни, постарался пообвыкнуться сразу. Первый и самый большой, предваряющий, для всех подряд. Любого отребья сохранившего пальцы, считающихся нищими городских чиновников и весёлых проституток. Вход во второй на право. Там посолиднее, вроде дьявольских иконописцев, китобоев, необходимы во всяком порту, коренных корабелов, в последнее стали пускать и приблудных, апеллировали к морскому праву, разбойничьих кормилиц и главарей шаек, в случае нахождения в регистре. Третий зал, Ятреба Иуды однажды, и то под видом человеческого аквариума, для особых посетителей, вход отдельно-помпезный. Сиживал Позвоночник крепче чем хребет, когда раз в год из своей мамонической норы, банкетили и пытались запутать друг друга другие геморроидальные шишки подземного мира вроде Квазиаида, его подельника Квазигомера, кого-то в подобии солькурской ипостаси Нергала и кхерхебы. Как попасть на кухню Ятреба Иуды не, но, войдя во второй, пристал к одному из половых, изображая тень от его подноса, идя за, сперва в полутёмный, сообразил по звукам и запахам, канонады половников, аромата портянок Отечественной, цокота копыт о дно кастрюли, брани на еврейском арго, кипячёной кёльнской, хруста проламываемых корок, эманаций совокуплений, стычки на цветочных горшках с выбитой землёй, шелеста пивной пены, курения дыма жаркого, хруста пяточных костей, запаха палёной шерсти, эссенции плесени солёных огурцов, грохота разбиваемых алхимических колб, реторт и змеевиков, так же вихря пораженческих настроений. Кухня в Башне громадна и управлялся не один, их крошащий всё живое гурт. Но если раб «повар из Башни», имел в виду мэтра по испражнениям, либо просто нёс сообразное случаю. Кабинет с вытяжкой в космос нашёлся в гарнирном бардаке с трудом, безошибочно, обходили стороной даже половые гружённые ящиками оранжада в кувшинах. Когда появился, колдовал над небольшим с засаленными и закопченными, всем видом понять, зависящий от лишнего грана петрушки эксклюзив. Вывод-заключение грешным делом, горлово сердце, но, судя по, зазевавшийся на капустный бильярд кролик. Повар явлением постороннего чрезвычайно, намеревался выпроводить с треском ткани на брюхе, кликнув кухонных титанов, в сей на плечах сырную головку, когда сказано про тело из мертвецкой, малость сбавил. Да, я был там и собирался забрать тот труп, но его забрала противоестественная проститутка, мэтр. Вот как? – брови Ятреба Иуды. Именно так, моя любезная жиробасина. Эта хитрая бестия обвела нас вокруг. Сперва, когда мы трое оказались в пате, ко мне доктор и предложил, договорившись, разделить тело. Сказал, что бы я купил проститутку и увёл её. Я так и сделал, была только с одной серьгой и стоила гроши. Мы вышли из шахты, зашли в облюбованную блюющими купидонами подворотню, где я уже собрался с ней потешиться, но тут она предложила мне выпить перед этим и я, думая, возбудитель с марафетной присыпкой, запрокинулся. Раз и дальнейшее знаю из газет. Когда очнулся, рядом студил закорки доктор. Стало ясно, и его эта извращённая барышня-свод законов двенадцати таблиц, провела таким же. Все мы падки до женщин и порою вожделение застит нам глаза. Отправился искать проститутку Наталью с одной серьгой. Поспрашивал у давних, утюжащих подле Башни, получил внешнее описание-кошмар брандмейстера, координаты рабочего периметра. Такие во всё время, со дня открытия первого лупанария в пещере ущелья Неандерталь, вновьприбывшим в стаю агрессивного соблазнения. Надобный рукав в близости от, сидели рабы, Ятребе Иуды ответы. Уже не, не то бы пришлось разметать их кучу боулинговым возмездия. Зато Наталья не успела сдать пост и то утюжила до пара из ушей, то замирала. Молодая дама-карманная пудреница, не очень красивая, но грудастая, новоявленный шпичара сразу по описанию. Подходить не. В стороне, в тени свода, раздумывал над справедливейшим из всех могущих возникнуть по этому делу, только теперь явился в. Зачем магдалине занадобился кадавр прогрессивного борзописца? Наталья столбом чуть в стороне от в тоннель, временами себя необыкновенно тихо, для своей минервы странно. Не зазывала проходящих, не подходила к, не брала под, не ложилась у ног в позу калача, не шептала на ухо обещания блаженства и утех и не оголяла грудь. Видно ещё не вполне. Ятреба Иуды подошёл. Почём стоишь если с учётом верхнего налога, но без рассмотрения в первом чтении нижнего? За серебряный сговоримся, твёрдо, но уныло Наталья. Дам два серебряных, если честно, куда девала труп с перерезанным из мертвецкой два тому. Побледнела, отступила, взглянула уже. Не брала я его. Его доктор уработал. Доктор, значит? Тот ещё чичикострекулист. Опиши словами как всё. Мы как за него сошлись, ещё повар из Башни, тот сразу исхитрился, подозвал к себе салатчика, что-то ему и тот, подлец, меня купил. Когда же возвратились, ни назначателя, ни того мертвеца, в шахте уже не. Да, ловко вы оращиты сколотили. Оращиты сколотили? Да я разве с кем-то оращиты сколачивала, кроме как по служебным делам? – завела наподобие цыганки-буревестницы.